Гейдар Джемаль: «Зелёный квадрат»

29 мая 2012
A A A


Новый этап геополитической организации исламского пространства В условиях жесточайшего политического кризиса, охватившего мир после развала СССР, и перешедшего в открытую фазу с началом нового тысячелетия, в исламском мире развивается активное противодействие тенденциям глобального неоимпериализма. Сегодня можно говорить о первых шагах к формированию противостоящего США и НАТО военно-политического союза, в который в качестве основных игроков могут войти Иран, Турция, Египет и Пакистан. Итогом создания такого блока будет появление могучего центра силы, который объединит в своих границах (с учётом Афганистана и Центральной Азии) полмиллиарда человек. Однако в какой степени это реально? 1. Основное противоречие современной мировой политики В современном мире основным противоречием, движущим текущий исторический процесс, является конфликт между интересами национальных бюрократий, представляющих суверенные государства, и международной бюрократии, которая стремится стать наиболее мощной административной корпорацией мира, не зависящей от национальных законодательств, электоральных процедур, интересов электоратов и т. д. Противоборство между международной бюрократией, опирающейся на такие инструменты как ООН, ЕС, НАТО и более периферийные типа Лиги арабских государств — с одной стороны, и национальными бюрократиями — с другой, выражается в острых столкновениях, как в политэкономической сфере (санкции), так и в сфере вооружённой борьбы, примеры чего изобилуют на протяжении последних 20 лет. Запад представляет собой часть мира, в котором международная бюрократия почти полностью восторжествовала над национальными администрациями (хотя и там эта борьба ещё не закончена). В остальном же мире национальные бюрократии ведут «арьергардные бои», продолжают оказывать сопротивление диктату формирующегося на наших глазах мирового правительства. Ясно, что эта борьба носит неравный характер и администрации суверенных государств обречены на поражение, если они не прибегнут к тактике создания наднациональных объединений, то-есть по сути не прибегнут к формированию международных же инструментов противодействия международной бюрократии. Подобного рода шаги уже делаются на постсоветском евразийском пространстве; в частности, ШОС является одной из попыток создать на базе национальных бюрократий структуру, ограничивающую свободу рук НАТО за пределами её номинальной ответственности. До последнего времени считалось, что исламский мир в меньшей степени, чем другие цивилизационные анклавы способен к формированию эффективных военно-политических союзов. Эксперты соревновались в описании тех противоречий, которые разделяют умму и противопоставляют друг другу интересы нескольких десятков государств исламского мира. Действительно, структуры, в которые организованы мусульманские государства — ОИК, ЛАГ, и т. п. — в гораздо большей степени представляют собой филиалы как раз западной международной бюрократии, нежели объединения национальных суверенитетов для коллективной самозащиты от глобализации. Подавляющее большинство этих государств возникло в 20 веке в результате крушения Османского халифата и распада европейских колониальных империй; в итоге они попали под управление компрадорских прозападных элит, образующих в политическом смысле региональную модификацию западного либерализма. Соответственно, ни о каком серьёзном противостоянии мировому порядку, учреждённому Западом, на этом уровне невозможно было бы и помыслить. Прорыв в этом направлении был осуществлён благодаря конфликту между двумя бюрократическими кланами на самом Западе. Республиканцы США выражают имперские национально-почвенные интересы, их повестка дня заключалась в перекройке Ближнего Востока таким образом, чтобы создать в регионе абсолютно послушных сателлитов американской империи. С этой целью был разработан план разгрома группы стран, представляющих собой с точки зрения неоконов очаги сопротивления. Одновременно республиканцы поддерживали те национальные администрации, которые с их точки зрения приняли статус полной зависимости от Белого дома. В это число входили режимы саудовской династии, Мубарака в Египте и — с 2003 года — режим Каддафи. Левое крыло Демпартии США представляет, напротив, интересы международной бюрократии. Именно поэтому когда запущенный провокациями неоконов процесс исламского пробуждения в регионе поставил под угрозу будущее диктаторов, являвшихся «партнёрами» Буша-младшего, демократический Белый дом предоставил их собственной судьбе. Прореспубликански ориентированные “сильные” лидеры национальных администраций не нужны Обаме, который работает на космополитическую повестку дня. В итоге столкновения интересов двух бюрократических кланов США была сломлена сама структура американского контроля над регионом, и открылась перспектива того, что сегодня популярно называют «исламским пробуждением». 2. Противоречия в исламском мире В качестве главного противоречия, препятствующего политической интеграции уммы, традиционно рассматривается многовековой конфликт между шиитским и суннитским направлениями Ислама. Уже 500 лет назад, когда джафаритский мазхаб стал официальным в сефевидском Иране это послужило началу целой череды войн между Ираном и Османской империей, которые продолжались до начала XIX столетия. На вооружённые конфликты такого масштаба в других местах исламского мира трудно указать, потому что Иран в послемонгольскую эпоху стал единственным официальным шиитским государством. Однако на межобщинном уровне, а также в сфере взаимодействия между властью и шиитским меньшинством в мусульманских странах отношения всегда оставляли желать лучшего. У такого конфликта есть вполне рациональные механизмы. Если оставить в стороне расхождения в сфере высокой теологии, главная претензия суннитов к шиитам заключается в том, что последние не признают легитимную государственную власть в исламском пространстве до прихода Махди. С точки зрения традиционного шиизма, после убийства хазрат-э-Али (с) во все 14 веков исламской истории законной власти не существовало и не может существовать, вплоть до конца истории. Практика, конечно, не вполне соответствовала этой установке. Шиитами были аббасидские халифы и теоретически можно было бы говорить, что исламский мир после бегства Омейядов управлялся шиитами (за вычетом Кордовского халифата) в наиболее цветущие времена своей истории. Кроме того, сефевидская династия в Иране тоже была шиитской, что создавало определённые противоречия между фактическим положением дел и теоретической установкой на нелегитимность иной власти, кроме власти Махди (собственно говоря, этот принципиальный теоретический конфликт и похоронил, в конце концов, монархию в Иране). Новое поколение шиитского духовенства в Иране с начала 20 начало делать шаги к выходу из этой ситуации, поскольку было очевидно, что исламская революция необходима, а она должна быть легитимной после того, как завоюет власть. Технологическое решение проблемы было найдено в доктрине «Вилаяте-факих» (наместничество правоведа), которую разработал Великий аятолла Рухолла Хомейни. Эта доктрина позволяет создавать исламскую государственность, признаваемую законной в период продолжающегося сокрытия Махди. Именно в этом состоит наиболее острый момент Исламской революции в Иране: она снимает с шиитов статус перманентных оппозиционеров, которые не собираются приходить к власти в этом «погрязшем в грехах мире» и намерены лишь ставить под вопрос легитимность существующих властей. С 1979 года шииты позиционируют себя как деятелей внутри пространства реальной политики. Вот почему с падением шахского режима антишиитская пропаганда, исходящая от теологических центров Саудовской Аравии и других арабских монархий, обострилась буквально во сто крат: шииты превратились не в теоретических, а во вполне реальных конкурентов на мировой сцене. С другой стороны, для суннитских революционеров, ориентированных на политический Ислам, революция в Иране устраняла самое главное недоразумение, препятствующее союзу. Суннитская исламская революция теперь могла рассчитывать на признание и поддержку со стороны шиитских братьев. На практике это выразилось, прежде всего, в тесных отношениях, которые существуют между Тегераном и палестинским сопротивлением, в первую очередь — ХАМАС. Разумеется, водораздел между шиитами и суннитами не является единственным препятствием к интеграции на платформе политического Ислама. Существует негатив исторического наследия — противоречия между персами, тюрками и арабами. Мир был свидетелем антииранской расистской пропаганды во время войны Саддама против Исламской республики Иран, ведомой якобы во имя арабской гегемонии. Известно также , что в современной турецкой политической культуре есть недоверие к арабам, связанное с арабским национал-сепаратизмом и переходом на сторону врага в Первой мировой войне. Однако глубина этих исторических противоречий несравнимо меньше чем противоречий религиозных. Арабский мир слишком велик и многообразен, чтобы его можно было свести к одной культурной парадигме. Максимальное напряжение в отношениях между персами и арабами сосредоточено в ирано-саудовском противостоянии. Однако по отношению к Египту и другим странам Магриба этот принцип уже не действует. То же самое можно сказать и о турецко-арабских проблемах. Максимум отчуждения существует между Анкарой и Дамаском (с момента образования Сирийской республики турецко-сирийская граница была зоной постоянных конфликтов), а также, в последнее время, между Анкарой и Эр-Риядом. (Действующий режим в Турции идеологически близок к «Мусульманскому Братству», которое воспринимается саудовцами как антимонархическая подрывная сила). За рамками теологических и культурно-исторических конфликтов остаётся Пакистан, в силу того, что он, во-первых, возник исторически слишком недавно (1947 год), во-вторых, создан и управляется шиитами (основоложник Мухаммад аль-Джинна), в-третьих, не воспринимается в исламском мире как шиитское государство (и, разумеется, не является таковым). 3. Стратегические «обременения» потенциальных партнёров по блоку Каждая из возможных четырёх стран, движущихся в направлении создания крупнейшего исламского военно-политического блока, имеет определённые «гандикапы» в виде своих политических союзов и обязательств. Так наиболее нейтральный из четырёх — Пакистан — геополитически связан с Афганистаном, на территории которого НАТОвский контингент уже 11 лет воюет с афганским народом. Однако главной проблемой здесь является не сам факт западной оккупации страны, а сложные отношения между Афганистаном и Ираном, которые в определённой мере могут стать препятствием к сближению. Рост влияния Ирана в западных районах Афганистана несомненен, однако ещё слишком много расхождений остаётся между Тегераном и афганским движением сопротивления, которое традиционно ассоциируется с талибами второй половины 90-х. Главным препятствием к взаимопониманию между силами сопротивления и ИРИ остаётся память об убитых талибами иранских дипломатах ещё до американского вторжения, а также резня хазарейцев-шиитов. Впрочем, иранцы являются реалистично мыслящими политиками и понимают, что между сегодняшними талибами и теми талибами, которые объединяли Афганистан в конце 90-х, нельзя ставить знак равенства («талибы» сегодня — бренд, под которым собран широкий спектр сил, выступающих с оружием в руках против оккупантов). Визит одного из виднейших пакистанских «духовных отцов» Талибан на тегеранскую конференцию «Исламское пробуждение» убеждает, что в этом направлении нет непреодолимых препятствий. В качестве аналогичного политического бремени для Ирана выступает Сирия. Она сегодня также является пространством вооружённой борьбы, объектом давления со стороны Запада и проамерикански ориентированных консервативных монархий арабского полуострова; кроме того, существует особняком стоящий фактор противостояния между режимами Эрдогана и Башара Асада. Сирия — это главная помеха для решительного сближения между Тегераном и Анкарой. Поскольку Иран никогда не пойдёт на отказ от поддержки режима в Дамаске, политическую гибкость придётся проявлять Анкаре. Парадоксально, но ядерная программа Ирана — это помеха в наименьшей степени. Скорее наоборот, достигнутый Ираном технологический уровень, а также развернувшаяся вокруг этого измерения иранской государственности политическая драма, являются преимуществами Исламской республики в борьбе за союзников. И Египту и Турции, не говоря уже о Пакистане выгодно иметь в качестве центрального компонента альянса ядерное государство, не склонившее головы перед мировым прессингом, и доказавшее наличие несгибаемой воли к суверенитету. И здесь вопрос заключается только в уровне стратегической мотивации. Сама Турция имеет несколько обременений. В аспекте Ирана не самым главным, но весьма важным остаётся её тяжба с Арменией, которая на Южном Кавказе фигурирует в качестве союзника и партнёра Исламской республики. Неотъемлема от армянской проблемы и тема Азербайджана. Несмотря на определённое охлаждение в последнее время между Баку и Анкарой, Турция -- единственный реальный союзник Азербайджана, у которого на протяжении всей истории его независимости отношения с Ираном не складывались. Сегодня они обострились настолько, что в обеих странах арестовывают людей по обвинениям в агентурной деятельности в пользу соседа. Разговор идёт также и о вероятном использовании Израилем военных аэродромов Азербайджана – обстоятельство настолько скандальное, что юридически говоря, может превратиться в casus belly (повод к войне). Крайне серьёзным препятствием для участия Турции в сколько-нибудь действенном блоке такого рода является её членство в НАТО и не снятый вопрос о членстве в ЕС. Если Евросоюз для Эрдогана работает «дымовой завесой» на внутриполитическом направлении (ссылаясь на необходимость соответствовать европейским правовым нормам, Эрдоган осуществил деконструкцию политической роли армии в жизни страны), то НАТО оборачивается вынужденными практическими шагами, которые носят антииранский характер — в частности, размещением установок ПРО в восточной части Анатолии. Трудно сказать, готов ли сегодня режим Эрдогана рисковать бонусами от пребывания в НАТО (военная и технологическая помощь, инфраструктурная поддержка и т. п.) ради пока ещё виртуальной перспективы исламского альянса. Что же касается Египта, его главным обременением сегодня нужно признать мирный договор с Израилем. Тот договор, ради которого постнасеровский режим предал исламскую и арабскую солидарность, получив «тридцать серебряников» регулярной военной помощи (всегда значительно меньшей чем Израиль) и право считать Синайский полуостров «своим», сегодня является политическим балластом, поскольку выводит почти 90-миллионную крупнейшую страну арабского мира из антиизраильского мирового мейнстрима. Судьба договора упирается в позицию и реальную политическую компетентность г-на Мурси, кандидата от «Братьев-мусульман». Если он, как уверяет экс-президент Джимми Картер, и в самом деле не готов к решительному разрыву с Израилем, это будет означать, что процесс транзита власти в Египте не закончится, а «Братья» начнут терять в обществе рейтинг, уступая сцену более радикальным силам… Суммируя сказанное можно утверждать, что технические проблемы и политические обременения четырёх стран, препятствующие созданию ими военно-политического альянса являются весьма значительными, но, в принципе, разрешимыми при наличии подлинной воли к такого союзу. Есть ли она и что её мотивирует? 4. Императивы стратегического альянса «Зелёный квадрат» Главной и общей для всех четырёх стран базой, на которой основано стремление к сближению, является страх национальных бюрократий в этих странах подвергнуться разгрому и быть поглощёнными в ходе глобального наступления всемирной международной бюрократии во главе с её западной авангардной частью. Надо отметить, что монархические страны арабского полуострова находятся с международной бюрократией в принципиально иных отношениях. У Саудовской Аравии, Кувейта и других близких им стран в этой группе нет конфликта ни на уровне такой периферии международной бюрократической корпорации как ОИК, ни с такими основными структурами как ООН и ЕС. Это происходит в силу того, что монархические режимы связаны тесными «клубными» отношениями с традиционалистскими элитами Старой Европы, которые стоят за спиной феномена, именуемого «агрессивным космополитизмом». Поэтому страны Персидского залива образуют группу полярного политического противостояния союзу, о котором мы говорим. Локомотивом альянса «Зелёный квадрат», безусловно, выступает Иран. Его положение как крупнейшего суверенного государства в центре Евразии в наибольшей степени проблематизировано космополитическим давлением, которое оказывают как Запад, так и значительная часть государств исламского мира. Для Ирана категорически необходимо прорвать стратегическое окружение, и стать если не осью, то, по крайней мере, решающим звеном во вновь формирующемся центре силы. Если для Турции речь идёт о проекте, в котором реализуется давно сдерживаемые амбиции, то для Ирана такой союз — это вопрос жизни и смерти. Не менее острой является проблема выживания и для Пакистана, где экономическая ситуация ухудшается не по дням, а по часам. Пакистан пошёл на закрытие НАТОвского транзита в Афганистан, поскольку на фоне беспредела, чинимого американской военной машиной, дальнейшее продолжение сотрудничества с США могло бы обернуться просто сносом режима снизу. Во всяком случае, президент Пакистана Зардари (шиит) был бы принесён в жертву пакистанскими элитами, чтобы умерить ярость народа. Прекрасно понимая это, Зардари пошёл даже на то, чтобы публично обещать Ирану вмешательство всей ядерной мощью на стороне Исламской республики, если Израиль осмелится напасть на неё. Однако помимо грозных деклараций, есть и вполне реальная вещь: острейшая необходимость ударными темпами построить газопровод из Ирана в Пакистан, в чём Тегеран также настолько заинтересован, что открывает под этот проект кредит в 250 миллионов долларов. Иран и Пакистан — это наиболее искренние и наиболее ангажированные сторонники такого союза. Турция ориентирована в данном вопросе на извлечение максимальных выгод, не будучи ещё морально готовой поставить всё на кон ради этой перспективы. Однако последние дипломатические жесты Анкары по уравниванию, с точки зрения внешнеполитических акцентов, Израиля с Арменией, говорят о том, что Эрдоган способен вести рискованную игру, ходя по краю. Египет ещё по-настоящему не стал реальным субъектом и носителем политической воли. Отряд национальной бюрократии, сформированный со времён Нассера и махрово расцветший при Мубараке, получил сильнейшие удары в ходе «революции Тахрир». Политический субъект в Египте должен формироваться вокруг Ихван аль-Муслимин, которые пока не создали своего собственного госчиновничества, потому что не допускались до последнего времени к власти. В силы постоянной привычки «Братьев» к гибкости, компромиссам и недоговорённостям, Египту будет достаточно сложно сформировать жёсткий и однозначный посыл к заключению обязывающего союза, особенно под неизбежным давлением Запада против такого решения. Поэтому решающим фактором на этом пути окажется воля египетской улицы. 5. Сторонники и противники «Зелёного квадрата» Как мы уже неоднократно говорили, вопрос военно-политических блоков сегодня — это, в первую очередь, вопрос противостояния между суверенитетами и «агрессивным космополитизмом» (скорее чем глобализмом, потому что последний сам по себе не заинтересован в уничтожении национальных суверенитетов де-юре). «Агрессивный космополитизм» — это курс международной бюрократии. Именно она с самого начала выступает противником любых реальных союзов между исламскими странами, исключая разве что объединение таких государств, которые находятся вне политической системы суверенитетов (арабские монархии). Такой негатив с самого начала предопределяет крайнюю осторожность режимов, вовлечённых в создании блока, из опасения спровоцировать жёсткую реакцию. Запад, несомненно, будет бороться против этого альянса не только угрозами военного воздействия, санкциями, «белой» и теневой дипломатией и т. п.; он будет также пытаться создавать виртуальные проекты-«обманки», цель которых — дезориентировать политиков в этих странах и вокруг них, посеять недоверие и ещё больше затруднить путь к сближению. Одной из таких «обманок» является запущенная в определённых кругах тема якобы возможного примирения между Ираном и Саудовской Аравией и союзом этих двух крупнейших производителей углеводородов во имя экономического господства на нефтяном рынке, с разделением контроля над всем остальным исламским миром. Подобные концепты являются частью информационной войны и легко развенчиваются, благодаря системному анализу политических режимов в этих странах. Только постмодернисты, утратившие понимание той роли, которую играют сущности на исторической сцене, и сводящие всё к формальным политтехнологиям, могут клюнуть на подобные «утки». С другой стороны, у этого альянса есть могущественный союзник — Китай, который после США является наиболее очевидной цитаделью национальной бюрократии (в США при этом она блокирована международно-бюрократической альтернативой Демпартии, в то время как в Китае её господство неоспоримо). Китай остро нуждается в том, чтобы его пока изолированный перед лицом Индии союзник — Пакистан, получил продолжение в виде участия в масштабном военно-политическом партнёрстве, благодаря которому Китай также может решить свои проблемы, как выхода из стратегической изоляции, так и энергетического обеспечения. Надо отдавать себе отчёт в том, что реализация этого проекта поставит правящие элиты Российской Федерации перед крайне сложной дилеммой. Перед лицом такого союза Москва не сможет без помех продолжать военно-политическое сотрудничество с НАТО против Афганистана и — косвенно — Китая.
Гейдар Джемаль, <i>Специально для Iran.ru</i>

Поделиться:

Ещё новости

Обнаружили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии

Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарий

Подписка

Подписывайтесь на наш Телеграм-канал для оперативного получения новостей.