Как будут развиваться партнерские отношения России с Ираном в рамках Евразийского союза? Не помешают ли сближению стран наши монополисты, явно настроенные на сотрудничество с Западом? На эти вопросы ответил член комитета по международным делам Совета Федерации, руководитель межпарламентской группы российско-иранской дружбы Игорь Морозов.
— Можно ли говорить, что у России есть две линии во внешней политике: линия сопротивления новым хозяевам жизни, Западу, который, если мы не будем сопротивляться, нас просто сожрет, и, с другой стороны, линия умиротворения, которая строится на том, что худой мир лучше доброй ссоры и поэтому нужно подстраиваться под Запад и не выступать против гегемона — США?
— Нет, я думаю, что у нас внешняя политика представляет собой многовекторную, очень сложную многоярусную систему отношений, в соответствии с нашими национальными интересами и поиском партнеров, которые бы поддерживали новую парадигму многополярного мира. Поскольку последние 20 лет миропорядок развивался только по лекалам американской внешней политики, она подмяла под себя многие страны, регионы и даже такой союз, как европейский, имеющий огромный экономический потенциал, имеющий свои интересы. Но все эти интересы, в первую очередь, были выстроены в течение 25 лет под стратегию глобального превосходства США.
Пришедший на развалины советской экономики Владимир Путин сделал максимум возможного для того, чтобы перестроить, в первую очередь, экономические отношения, выстроить систему национальных приоритетов и ценностей уже нового общества. Я думаю, что Путину во второй срок удалось перестроить и оборонно-промышленный комплекс, и вне всякого сомнения, уже будучи премьером, он сделал максимум, чтобы у либерального правительства взять львиную часть средств для укрепления нашей армии и военно-морского флота.
— Вы исключаете влияние российского большого бизнеса на нашу внешнюю политику? Ведь, например, "Сбербанк" не заинтересован в партнерстве с Ираном и очень заинтересован в партнерстве с США. В то же время "Газпром" заинтересован продавать газ в Европу, а "Русал" просто завязан на мировые рынки. Почему эта попытка создать не долларовую экономику, когда доллар остается фактически единственной резервной валютой, а корзину (где будут рубль, юань, евро — все остальное), не реализована?
— Я не исключаю это влияние. Я думаю, что политика — это продолжение экономики. И сегодня главная экономическая составляющая на мировых рынках для России — это газ, нефть, металлы и другие ресурсы, к большому сожалению.
Мы только-только выходим на многовекторную экономику, которая должна быть в такой огромной стране с великолепным человеческим потенциалом, с ресурсами, которых у большинства стран мира просто нет. Нам нельзя не производить своих самолетов, нам нельзя бросить космос, где мы сегодня доминируем, и нельзя уступить его американцам или китайцам. Мы сегодня должны производить высокотехнологичное оборудование, в обязательном порядке. И оборонно-промышленный комплекс, выходя на технологии двойного назначения, будет вытягивать гражданскую экономику на ту высоту, на которой находятся сегодня наше вооружение.
Конечно, сегодня, как мне кажется, наша монопольная экономика сегодня влияет на политику, особенно в третьих странах — там, где мы должны искать себе новые рынки, новых партнеров, новых союзников, в том числе по противодействию международному терроризму. И сегодня этой поддержки не хватает.
Возьмем Иран. Он наш союзник по контртеррористической операции в Сирии, наш многосторонний партнер и сосед, который достоин больше внимания. И что мы сегодня видим? Ведь мы затратили на Иран очень большие политические ресурсы. Это Россия не дала возможность американцам через Израиль бомбить его ядерные центры. Это Россия сделала все возможное, чтобы сохранить информационный канал взаимодействия международного сообщества с Ираном. Мы всегда говорили в Совбезе, что не надо интервенционных действий в отношении этой страны, что мы выведем Иран вновь в международное сообщество и договоримся по ограничению иранских ядерных исследований. И мы это сделали.
И поэтому, когда были подписаны Женевские соглашения, конечно, мы думали, что теперь мы войдем в Иран, получим все возможное, получим в разработку шельф в Персидском заливе, выйдем на газовые месторождения, у нас будут инфраструктурные проекты, мы будем сейчас продавать наши "Суперджеты". Мы имеем большую линейку промышленных товаров, начиная от современных лифтов, которыми оснащены наши многоэтажки, и заканчивая IT-технологиями.
Я думаю, нам нужно смотреть на точки соприкосновения с иранцами. Это сильная ядерная физика, это технологии. Они всегда были математиками, они были физиками, они стали ядерщиками. Они выпускают свои лекарства. И в условиях такого длительного эмбарго они смогли наполнить свой рынок всем необходимым, что нужно для жизнеобеспечения населения в 82 миллиона человек.
Но наши монополии не спешат приходить в иранскую экономику. Мы опаздываем! Посмотрите, что уже сейчас там творится!
— "Пежо", "Рено", "Мерседес"…
— Да, "Мерседес". Уже в этом году будет строиться отверточное производство как первый этап локализации. Уже два "эйрбаса" поступило из двадцати, на которые были подписаны контракты. Уже "Рено" открыло свое представительство, и сейчас будут подыскивать место для строительства. Скорее всего, это будет Исфахан или какой-то другой город — не Тегеран. Смотрите, как масштабно заходит в Иран Запад.
— И японцы заходят.
— Японцы считаются второй страной по потреблению сжиженного газа. А по сжиженному газу у Ирана уже свои технологии. И он идет вторым после Китая, потом только за ним Индия, Южная Корея.
В Иране все страны представлены своими крупными компаниями, своими технологическими кластерами. И нам нужно заходить туда.
Что мы имеем сегодня, кроме АЭС "Бушер", которую мы начали строить в 1995 году, а закончили, к большому сожалению, только в 2014-м? У нас "Гармсар — Инче Бурун" (это электрификация железной дороги) и "Бендер-Аббас" (теплоэнергостанция) — и всё! Мы, к большому сожалению, больше не получили и как-то не настаиваем у иранцев получить гораздо большие куски высокотехнологичного рынка, куда мы могли бы зайти.
И поэтому, когда вы задаете вопрос, а не влияют ли вот эти крупные монополии, которые имеют мировые рынки в Европе, на Юго-Восточную Азию и не зависим ли мы от их политики, — я скажу так: зависим. К большому сожалению! А высокотехнологичный средний и малый бизнес, который вытеснен с нашего внутреннего рынка этими же монополиями и захвачен ими, сегодня не способен сам, без поддержки этих крупных корпораций, выходить и, осуществляя маркетинг своего направления, завоевывать иранские экономические высоты.
— Если вдруг сейчас западники захотят расширить санкции, скажем, на алюминий или на нефть, будет же дикий бунт наших олигархов! Скажите, нам удастся укротить алчность Сбербанка, эту его беспринципность?
— Я думаю, что у Германа Оскаровича Грефа есть своя политика развития Сбербанка. Не думаю, что он будет рисковать теми позициями, которые Сбербанк завоевал в Европе. Полагаю, что вряд ли он будет участвовать в финансировании проектов в Иране, поскольку американцы сняли только часть санкций.
Они продолжают обвинять Иран в поддержке терроризма, имея в виду "Хезболлу" и ХАМАС. Они оставили закон о санкциях в отношении ракетной баллистической программы Ирана. Они продолжают его упрекать в союзничестве с Сирией. И еще выдвигают ряд других причин, которые дают им возможность удерживать большую часть финансовых авуаров Ирана, замороженных в американских банках, и не допускать их возврата в иранскую экономику. Вот, кстати, с чем связано подписание иранцами контракта по покупке 80 "боингов" у американцев. Иран надеется, что США разморозят ему те деньги, которые еще находятся там, и он таким образом получит возможность взаимодействовать на разных экономических уровнях с американскими компаниями.
Но я читал все американские законы, которые до сих пор сохраняют эмбарго. Там совершенно четко говорится, что недопустимо, чтобы американские компании или компании со смешанным капиталом, с емкостью более десяти процентов американского участия, работали с экономикой Ирана. Также Ирану запрещено использовать американскую систему "Свифт". И поэтому все, кто хотел бы взаимодействовать с Ираном, находятся в подвешенном состоянии. С Ираном сейчас можно включить только механизмы работы на национальных валютах: иранский реал, рубль, юань.
— А кто будет этим заниматься: ВТБ, Росэксимбанк, — эти наши внешние корпорации будут?
— Пока нет решения. Центральный банк ведет эти переговоры с ЦБ Ирана. И мы надеемся, что такой механизм будет разработан, иначе мы не сможем полномасштабно работать с нашим соседом, военным союзником, а главное, многосторонним партнером, который может стать для нас стратегическим на Ближнем Востоке.
— В Тегеране говорят, что они нам не верят, но у нас очень сильно "сионистское лобби", они этого боятся и на всех уровнях высказывают это опасение. Скажите, чьи интересы Москве ближе — Тель-Авива или Тегерана?
— Я думаю, что нельзя делить этот вопрос на Израиль и Иран. Когда я в Иране был в центре стратегических исследований при совете по целесообразности принимаемых решений, то там мне тоже задавали вопрос: "Смотрите, Израиль — наш враг, и он грозится вновь нас атаковать, а в то же время вы с ним дружите — это как?". Я отвечал, что в Израиле проживают 25 процентов бывших граждан СССР и России, у нас хорошие отношения с Израилем, у нас только туристов приезжает два миллиона человек, и мы ездим друг к другу и находим общее понимание. Только наши хорошие отношения с Израилем дали возможность нам убедить и Запад, и Израиль не бомбить ядерные центры Ирана, когда он находился в режиме полного эмбарго. И я думаю, что сейчас мы должны отвечать тем же самым. Нам нельзя допустить нового витка боевых действий между Ираном и Израилем. Поэтому нам нужно развивать отношения и с одними, и с другими.
Нужно иметь партнерские экономические отношения. Иран скоро войдет в зону свободной торговли с Евразийским экономическим союзом. Уже в мае будут подписаны соглашения, поскольку в декабре прошлого года после заявки Ирана была одобрена дорожная карта. И я думаю, что уже в следующем году мы начнем с ним работать.
— То есть Лукашенко и Назарбаев не возражают?
— Нет, никто не возражает. И Казахстан опережает нас, он вместе с Ираном строит на севере, в Амирабаде, новый, современный, самый крупный каспийский порт на 34 причальных стены. Казахстан скоро станет серьезнейшим торговым партнером Ирана.
А у нас есть проблемы, мы уже в течение года обсуждаем тему международного транспортно-логистического центра и не можем до сих пор принять решение, где же он может быть. Хотя совершенно очевидно, что этот кластер должен быть и в Махачкале, и в Астрахани. Нельзя делить только территориально, потому что это порождает целую сеть таких лоббистских групп, которые срывают решение то с одной стороны, то с другой, и в конечном итоге мы стоим на месте. Нам нужно как можно скорее начать работать по транспортным коридорным линиям, которые будут совершенно четкие, определенные и понятные для всех. Нужно принимать решение очень быстро, потому что иранский рынок очень привлекателен.
Беседовал Саид Гафуров
К публикации подготовила Мария Сныткова
Читайте больше на https://www.pravda.ru
Комментарии
Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарий